Мартына Русиняк-Карват из Института политических исследований Польской академии наук изучает судьбы евреев в довоенной Польше. В частности, ее интересует период Второй мировой войны. Много материалов, которые проливают свет на трагедию еврейского населения в этот драматический период, ученая обнаружила в Вильнюсе, который был одним из центров общественной, культурной и научной жизни евреев как довоенной Польши, а с 1939 года — Литвы, так и всей Европы и мира.
Некоторыми своими открытиями Мартына Русиняк-Карват поделилась с широкой общественностью и Русской службой Польского Радио во время международной научной конференции «Вильнюс и его общины в XIII–XXI веках: семь веков истории сосуществования в городе. В связи с 700-летием первого упоминания Вильнюса в исторических источниках», прошедшей 25-27 октября в вильнюсском Национальном музее «Дворец правителей Великого княжества Литовского» (форум был организован Институтом истории Литвы, Вильнюсским университетом и другими научными учреждениями Литвы и Польши).
Мартына Русиняк-Карват особое внимание обращает на личные воспоминания евреев, многие из которых до недавнего времени были неизвестны. Что и неудивительно. Они зачастую написаны на малораспространенном сегодня языке идиш. Польская ученая, впрочем, им владеет, изучив его как раз в Вильнюсе, и благодаря этому вводит в научный оборот ранее неизвестные материалы. Среди них, например, переписка евреев, которые оказались в заточении в Варшавском гетто, и их родственников, нашедших спасение за рубежом оккупированной немцами Польши.
Мартына Русиняк-Карват поясняет известный не каждому факт наличия у евреев двух языков — идиша на германской основе и иврита на семитской. В довоенной Польше большинство евреев говорило на идише. Ученая продолжает:
Многие знали только идиш. Иврит был языком древних книг. И посему, не зная польского, а владея лишь идишем, многие евреи на землях довоенной Республики Польша, оккупированных немцами, не могли спастись...
Во многих штетлах (населенных пунктах или районах городов, населенных евреями. — Ред.) все общались на идише. Незнанием польского языка характеризовались в особенности ортодоксальные общины. И если у них и была возможность бежать из концлагерей, то они не делали этого, т.к. понимали, что не выживут в польскоязычной среде, их просто не поймут вне гетта. Или же просто опознают как евреев, потому что они будут żydłaczyć — т.е. говорить с еврейским акцентом.
Проще было ассимилированным евреям. Они могли раствориться в польском обществе. К слову, среди них были даже выпускники отделений польского языка университетов.
Мартына Русиняк-Карват, изучив идиш, пытается передать историю судеб евреев довоенной Польши современным людям:
Когда польские евреи уезжали в США или в Израиль, то свои воспоминания писали и публиковали на идише. И хотя есть и другие исследователи, которые знают этот язык, их в общем-то не так уж и много. А на этом языке написаны самые подробные воспоминания о событиях кануна и периода Второй мировой войны. Порой это 400 или 600 страниц текста.
Кстати, евреи, которых ссылали (после аннексии восточных территорий довоенной РП. — Ред.) вглубь СССР, также писали на идише. И их свидетельства содержат информацию, которую нигде больше не найдешь.
Исследовательница приводит пример документального наследия Хаима Финкельштейна, который до 1 августа 1939 г., начала немецкого вторжения в Польшу, поехал на конгресс в США и там остался, а в Варшавском гетто оказались его жена и две дочери:
Он посылал им, в Варшавское гетто, письма, и оставлял себе их копии. Таким образом сохранилась переписка двух сторон. Это редкий случай.
Среди документов мною обнаружено письмо находившейся в Варшавском гетто матери 16-летней дочери, которая вместе с 21-летним братом оказалась в Японии. Письмо датируется 1941 г., когда ничего хорошего ждать не приходилось, в гетто был голод... И тем не менее, мать на расстоянии вселяет надежду в дочь. Она пишет: «Ты уже большая девочка, тебе 16 лет. Все будет хорошо». Мать затушевывает информацию о себе, о том, как она выживает в гетто, и на расстоянии тысячи километров успокаивает дочь.
Также сохранилось письмо к этой девочке от ее подруги из гетто. Она благодарит ее за память, а также за присланный из Японии чай.
У меня складывается впечатление, что авторы писем из гетто не рассказывали всего о происходящем как по причинам цензурного характера, так и чтобы не огорчать своих близких. А может, и чтобы не вызывать у родственников чувства вины из-за того, что те спаслись, бежав, а кто-то остался.
Эти письма — уникальные документы для исследователей истории Варшавского или Краковского гетто. Это never ending story, история без конца.
Мартына Русиняк-Карват также обращает наше внимание на то, какую роль играли в то время письма и почтовое сообщение:
В то время не было ни мобильных телефонов, ни электронной почты. Но, несмотря на войну, информация передавалась на сотни километров. Хотя была и цензура, а позже и запрет на переписку. Кстати, много писем на идише написано в латинской транслитерации, чтобы они могли быстрее пройти цензуру. Иногда первые буквы строк складывались в пароли.
Виктор Корбут